дрожит в руке, как флажок на ураганном ветру, и она кладёт её поверх чьих-то сумок, наваленных на скамейку.

Ириска крутится юлой, желая оценить набитую змею с другого ракурса – беспечна и легка… Счастлива…

– А… – пересиливает себя Соня, – Твой мужчина…

– Дома остался. Он в такие места не ходит, – предвосхищая вопрос, отвечает подруга, и таинственная улыбка расползается по её лицу. Горделиво спрашивает: – Он классный, да?

– У тебя других не бывает, – дрогнувшим голосом уклончиво отвечает Соня, часто-часто моргая и хватаясь негнущимися пальцами за бегунок заедающей на платье молнии.

– Ручку с секретом дал, – Ириска ныряет в свой вещмешок и долго там копошится. Вытаскивает. – Сейчас покажу!

Она берёт открытку и размашисто пишет на ней, рисует сердечко – корявым почерком.

– Секрет-то в чём? – пожимает плечами Соня.

– Смотри! – Ириска выуживает из сумки зажигалку – опять провозившись вечность – чиркает ею и подогревает открытку над огоньком. Буквы исчезают, как не бывало. – Видела?

– Н-да… Странный он… Твой мужчина, – продолжает терзать молнию Соня.

– Купил мне букет этих… Как их… Большие такие ромашки… – Ириска кладёт открытку на место, а ручку и зажигалку кидает обратно в сумку. Щёлкает пальцами.

– Герберы, – глухо отзывается Соня.

– Точно! Я их не понимаю. Розы – другое дело! А ещё конфеты стал подкладывать. В первый раз я их в почтовом ящике нашла – с полкило, не меньше! Мне в школе пацаны постоянно ириски подсовывали! А тут кокосовые! В шоколаде! Как он узнал? Говорю: вот ты романтик! С тех пор и началось… Они теперь везде… Везде! – она снова ныряет в сумку, добывает оттуда горсть конфет – часть зажата в кулаке, остальные свисают между пальцами: – Вот! Бери!

– Нет, спасибо, я… такие не ем.

Знакомые до боли синие фантики. И она даже помнит их цену, – цену, но не вкус.

Ириска, сунув конфеты обратно, вдруг делится сокровенным, сбавив громкость до интимного шёпота:

– Он мне пеньюар подарил! Вернее, спрятал, как сюрприз, между пакетами. Знал же, что найду! Краси-и-ивый такой, красный! На спине – дракон, прикинь! – и она свободно картавит по-французски: – Peignoir par Charmel64!

– Прям по фэн-шую, – поддакивает Соня, припоминая, как вытряхивала сумку в поисках ключей, а потом рассеянно запихивала всё обратно. Они тогда болтали по телефону. Вывалился, видать. Среди пакетов дело и было, ага.

– Да! Точно! «Поиск дракона там, где его труднее всего найти»! – подруга радостно взвизгивает. – Теперь всё понятно!

«О, Гспди… Чего тебе понятно-то? Что ты сама себе подарила чужую шмотку? И даже не усомнилась? Представляю его лицо!»

– Что ты лыбишься? – хохочет Ириска, ткнув её пальцем в рёбра. – Ну да, он малость странный! И что такого? – и, внезапно перейдя на совсем уже тайный шёпот: – Знаешь, у него в постели никогда не получалось, но тут чудо произошло. Я как с морей вернулась – сразу на работу, отчёты закрыть. Возвращаюсь, короче, вечером… А он такой загадочный, в прихожей меня раздел, глаза завязал и – в спальню. И там такую сессию устроил, прям с этим самым! Высший пилотаж! Прики-и-инь! Никогда такого не было! Ни-ког-да! А на следующий день – как отрезало!

Палец у Сони соскакивает, и об металлические зубчики молнии она сильно ранит его. Суёт в рот, – кожа болтается лоскутиком, солоноватая кровь тошнотворно отдаёт мельхиором.

– Угу.

– Говорю тебе! – эмоционально шепчет Ириска. – Так круто было, что он и сам испугался. Я повязку с глаз снимаю, а он… – удивлённо она всматривается в подругу: – Сонь, ты чего? На тебе лица нет… – и тут же спохватывается: – Ой… прости… я забыла, что у тебя… Что твой-то… Да всё образуется, честно… Мне так жаль… Чёрт. Прости… Ладно, я… – и с сочувствующей гримасой она, мелькнув торчащими сосками упругих грудей, торопливо уходит в зал.

«Выдыхай», – звучит в голове.

Соня валится на скамейку. Она вытаскивает изо рта палец: ссадины нет, кожа на месте, – регенерация всего за минуту, ого! – берёт открытку и так долго разглядывает её, что начинает мерещиться плеск воды.

Девчонки сменяют одна другую: появляются, обнажаются и, хохоча, выпархивают из раздевалки. Из зеркала появляется Глор – с ходу ластится, обтираясь о Сонину ногу:

– Ты как?

– Да так, – отвечает Соня. – Главное, что здесь нету его. Шаман зато есть. Да, Глор? Это – главное.

Девчонки переглядываются, смотрят исподтишка: ну да, это как минимум странно – говорить с пустотой. Соня нежно разглаживает открытку и прячет её в карман рюкзака. Затем домучивает молнию, стаскивает платье и тянет колготины с ног – одну, вторую, – точно линяющая змея, которая сбрасывает старую кожу.

В раздевалку вихрем врывается маленький мужичок.

– А-а-а! – вскрикивает Соня. – Стучаться же надо!

Девчонки хихикают.

– Что, комплексы? – весело парирует тот, скидывая с себя куртку, штаны и футболку, и оставшись только в семейных трусах – красных в белый горошек.

Соня взвизгивает и запоздало зажмуривается, прижимаясь к колготкам грудью. Затем настороженно приоткрывает глаз, и мужичок, точно подгадав, выпрыгивает из мухоморных труселей.

– О-о-о! – отворачивается Соня, заливаясь хохотом.

– Ладно, ладно! – «товарищ без комплексов» подбирает из наваленной кучи Ирискину красную тряпку, оборачивает ею бёдра и, топоча пятками, убегает.

– Смотри-ка! Ради тебя даже оделся! – заливисто смеются девчонки. – Обычно сразу голышом пляшет!

– А я так пойду! – одна из девчонок – кареглазая, с красивой грудью – стаскивает с себя чёрные трусики и напяливает их себе на голову.

Остальные хохочут. Соня криво усмехается.

– Ты не стесняйся! – говорит ей девчонка, натянув трусы на лицо наподобие маски грабителя. – Под конец все будут голые.

– Жарко очень, угу, – кивает Соня. – Я уже поняла.

И они смеются на пару. Девчонка стаскивает свою «панамку» – кидает в угол, в общую кучу:

– Комплексы мы оставляем здесь!

– Ладно.

Соня облачается в парео, соорудив из него пляжное платье, и, неуверенно подобравшись под него, снимает свои… «комплексы». Мнёт их в руках, точно снежок. Пихает-таки в рюкзак. Тонкая ткань парео щекочет тело, струится мягкими складками. Дельфины плывут по бокам.

В зале продолжает звучать музыка, всюду сидят и лежат полуголые люди. Соня подходит к Ириске и усаживается рядом.

– Ой, как оно идёт тебе! – оценивает та Сонино «платье».

Весёлый мужичок достаёт из футляра барабан – джембе – и проходится по нему ладонями, – гулкая вибрация отражается эхом от стен, отзываясь внутри первобытным, сакральным.

– Итак! – радостно командует мужичок. – Главное правило: здесь можно всё, кроме причинения вреда себе и другим людям! Оставьте свои страхи. Пойте. Войте. Танцуйте. Сойдите уже с ума, – и, сделав глубокий вдох, даёт отмашку: – Поехали!

В музыку врывается глубинный рокот его барабана. Ириска, сверкнув глазами, хватает Соню за руки и увлекает в кружение.

Хохоча, пьянея, откинув головы, они летят, закручиваясь вихрем, переступая ногами, – так беспечно чудят только в далёком, далёком детстве. К ним присоединяется кареглазая, – так и пошла ведь, полностью голышом! – и они кружатся втроём, в обратную сторону, всё так же бестолково, восторженно гикая и смеясь. Свет гаснет, лица становятся неразличимы, лишь на стенах танцуют длинные тени. Музыка же, наоборот, крепчает.

Все пускаются в пляс: машут руками, дрыгают ногами, кричат, точно безумные. Шаман заносит в зал обтянутый кожей, украшенный пёстрыми перьями бубен и принимается монотонно стучать по нему колотушкой, – трансовое звучание проникает до самых костей. Он камлает и при этом зычно поёт – так чудно, горлом, будто бы за двоих. БАМ-бам-БАМ-бам! – гулко рокочет, вибрируя, воздух. В приоткрытую дверь парни затаскивают ещё барабаны и, устроившись в уголке, вливаются, добавляют ритма.

– Я, пожалуй, пока пойду, – говорит Глория, ловко уворачиваясь от топочущих пяток.

– Да-да, иди! – звонко кричит ей Соня.

Отовсюду слышится визг, вой, рычание, пение.

– С ума посходили! Все голые и орут, как шлю-юхи! – скрипит по-стариковски Глор и, как горячий нож в масло, уходит в стену.

Соня вторгается в самую гущу людей.

И в то же время у глиняного карьера из глубокой расщелины выныривает огненно-красный Дракон. Бесшумно взлетев, он делает разминочный круг над замёрзшей